 |  |
| |||||||||||||||
Город-фронт | |||||||||||||||||
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ 
1942 Город-фронт |  Написать письмо |
Из книги: Подвиг Ленинграда. Документально-художественный сборник. М., Военное изд-во МО СССР, 1960
Ф. Задворный
Как мы ремонтировали танки
Володька умирал. Мой старший сын. Вторые сутки он лежал в полудреме. Заострилось совсем еще детское лицо, запали посиневшие губы. Чем ему помочь?
К смерти на заводе привыкли. Она подкарауливала за каждым углом. Люди валились как подкошенные, падали у станков...
Мы жили всей семьей в общежитии. Моя жена Александра Михайловна. Володька и я. В просторной комнате с забитыми фанерой окнами. До войны ее занимало конструкторское бюро. Рядами стояли койки, как в солдатской казарме.
Мать укрыла слегшего сына чем только могла. Мы делились с Володькой своими скудными пайками. Да уж, видно, поздно было, далеко зашла болезнь.
- Лучше бы я, - твердила Александра Михайловна, смахивая слезы. - Он-то, бедняжка, и жизни не повидал.
К смерти привыкаешь. Даже собственная не страшит. Но когда теряешь сына, тяжело на сердце. Словно кусок живого мяса от тебя отрезают...
А Володька угасал на глазах, таял словно свеча. Ничем ему теперь не помочь! Поздно!
В общежитие заглянул Антон Федорович Соколов - начальник цеха. Высокий и худой, в сером стеганом ватнике, перетянутом армейским ремнем. Все дни напролет он двигался как заведенный. С мрачноватым видом оглядывал свое замиравшее хозяйство. Тормошил людей, беззлобно поругивал рабочих, которые жгли в жаровнях и "буржуйках" дубовые шашки деревянного настила. Соколов всем своим видом давал понять: борьба продолжается. Просто сделан временный привал, надо несколько передохнуть усталым людям. Снова оживет цех, сбросит со своих стен, со своих станков ледяной налет.
Антон Федорович из конца в конец прошел общежитие. В нашем углу остановился. Федор Степанович Семченко, койка которого была рядом с моей, показал на бездыханный труп Володьки. Соколов снял шапку...
- Сочувствую, товарищ Задворный. Что поделаешь? Война без жертв не обходится... Тебе ли, старому коммунисту, это объяснять...
Объяснять, конечно, не следовало. Я сам все понимал. Много мне пришлось пережить на своем веку. Безрадостное сиротское детство за Нарвской заставой. Работать начал с одиннадцати лет. Потом революция, гражданская война. Воевал вместе с латышскими стрелками, служил в Чапаевской дивизии. Снял фронтовую шинель - поступил в механическую мастерскую Путиловского завода. Не просто шашкой рубать, да не легко и слесарным ручником действовать. Годы-то шли какие - индустриальные. Дневали и ночевали в мастерской, спали на верстаках. Чтоб поднять разрушенную страну, чтоб стала она социалистической державой.
Труда и лишений, радостей и печалей хватило бы в моей жизни на десятерых, как и у большинства людей нашего поколения. Теперь снова шел спор: кто кого осилит. Мы фашистов положим на обе лопатки или они нас сотрут в порошок, вломятся в Ленинград - в нашу святую, революционную колыбель.
Не надо ничего объяснять, Антон Федорович, не надо! Много горя пережито. Не сломит и это горе. "Вот только Леня бы не сгорел", - кольнула тревожная мысль. Младший сынишка. Жил он на отшибе от семьи, в нашей квартире на Нарвском проспекте. С немощной старенькой бабкой. Присматривал за ней. Не оставить же ее одну в холодном, пустынном доме?..
- Похоронить бы Владимира со всеми почестями, - сказал начальник цеха. - Как солдата.
Его хрипловатый голос донесся откуда-то издалека. Напомнил: настал час последнего прощанья с сыном.
Володьку завернули в холщовую простынь. Семченко и Максимов - два наших слесаря - взяли труп на руки, понесли. Следом пошла заплаканная жена.
Прощай, сынок! Прости ослабевшего отца. Рад бы и он проводить тебя, да ноги не слушаются. Как сел на кровать, так и не подняться. Словно окаменел...
- Прилег бы, Федор Васильевич, - потряс за плечо начальник цеха. - Отдохнул...
Уложил в постель, набросил одеяло, добавил:
- Держись, старина. Нам еще повоевать придется.
* * *
Прошло недели две. Я все хворал. Со своего четвертого этажа в цех спускался редко. И за водой, и в столовую ходила жена. Ухаживала за мной, как за малым дитятей. Откуда у нее, дивился я, силы берутся?
В начале февраля в общежитии появился Антон Федорович. Озабоченный, возбужденный, на себя не похожий. Первым делом подошел ко мне, спросил:
- Как себя чувствуешь, Федор Васильевич?
- Неважно.
К чему обманывать начальника. Пусть знает правду. Соколов нахмурил лоб и, по всему видать, огорчился.
- Зачем пожаловал? - спросил я. - Выкладывай.
- Понимаешь, директора в Смольный вызвали на военный совет. Танки надо ремонтировать. С завтрашнего дня...
- Ну, и что ж?
- Людей собираем. Комсомольцы по квартирам разъехались. Да специалистов-то осталось раз - два и обчелся.
- Будут и специалисты, - сказал я. - Ради такого дела да не подняться? Хоть на карачках, а на участок приползу.
Соколов вздохнул с облегчением. Обрадовался. Его можно было понять. Инженер он толковый. Но до войны паровые турбины строил. Первую стотысячную, рассказывали, в ход пускал. А с танками дело имел второй месяц. Как обойтись без знающих людей?..
Ухватился за мою руку, начал трясти, благодарить:
- Спасибо, Федор Васильевич.
Ушел Соколов. Не успела за ним захлопнуться дверь, взяла меня в оборот Александра Михайловна. Зачем, мол, наобещал, зря обнадежил начальника.
- Какой из тебя работник? С кровати не встать.
- Не верещи, - ответил ей. - Встану.
Сбросил одеяло, спустил ноги. Поднялся. Стою, хотя и покачивает, словно лодку на волне. Жена не утерпела, подошла, поддержала.
- Все будет хорошо, Шура. Палку мне раздобудь. Да помоги спуститься. На участок хочу взглянуть.
- Ладно уж, - согласилась жена. - Сам знаешь - одного не отпущу.
В длинном полутемном корпусе гуляла метель. Сугробы - по пояс. Только и можно пройти по узкой тропке. Жаровня горит в одном углу, около нее рабочие греются. Конечно, дубовые шашки жгут. Махнул, видно, рукой Антон Федорович. Черт с ним, с настилом. Придет время, новый сделать можно.
Ходил по участку и прикидывал, куда поставим танки? Расчистить место от снега придется. А есть ли народ? Опять же как с инструментом? С запасными частями? Не мешает зайти к начальнику цеха, разузнать...
В конторку к Соколову приковылял очень кстати. Собрались у него коммунисты. На диванчике у печурки пристроился мастер Георгий Александрович Бугров. На столе раскладывал чертеж технолог Николай Хорьков. Несколько человек, лиц которых не рассмотреть, сидели поодаль от света...
Мой приход всех удивил.
- Не ждали, - признался Соколов. - И тревожить не хотели. До завтрашнего дня.
- Напрасно.
Первым говорил Антон Федорович. О фронтовом задании, о помощи заводу. Выделены фонды на дополнительное питание для рабочих. Подбрасывается уголь к котельной.
- Ток, значит, будет? - не утерпел кто-то.
- Да, - ответил Соколов и, помолчав, продолжал:
- Немного нас осталось, товарищи коммунисты. Тем больший спрос с каждого. Всем трудно, но фронту позарез нужны танки. Для обороны Ленинграда.
Никто не шелохнулся. Будто слова Соколова относились не к нам, обессиленным, изголодавшимся людям.
- Я не стану объяснять, как это важно, - говорил Антон Федорович,
- Не стоит, - подал голос мастер Бугров. - Нужно - сделаем.
В таком же духе высказались и другие коммунисты. Коротко, деловито. Советовались, как лучше встретить эшелон с танками, наладить работу Поделился своими соображениями и я. Насчет снега, инструмента, запасных частей.
- Все ясно, - заключил начальник. - Не будем даром терять времени. У нас каждая минута на счету.
Коммунисты начали расходиться. Опустела конторка.
- А вам, Федор Васильевич, лучше сегодня отдохнуть. Завтра вам дел по горло...
Пришлось с ним согласиться. Горячий будет денек. И устал очень. Немного походил, а ноги подкашиваются. Лишний шаг сделать трудно. Как только заберусь на четвертый этаж?
В конторку вошел щупленький паренек. Поверх ватника - пальто, сапоги - большущие, со взрослой ноги. Да это же Гоша Силаев! Из нашей бригады. Две недели о себе никаких вестей не подавал...
- Гоша! - позвал я.
- Федор Васильевич! Оба обрадовались встрече.
- Ни за какую "попутку" не удалось уцепиться, - огорчался Гоша. - Легковых - ни одной, а на грузовик мне не забраться. Вот и двигался своим ходом.
- Далековато, - посочувствовал я.
- Что поделаешь. Нарочного с завода прислали. Понадобился зачем-то...
- Снова танки ремонтировать будем.
- А... а, - протянул Гоша, поправляя сползавшую на глаза ушанку. - Поработаем... А Володька где?
Лучше бы он не спрашивал. Будто солью не зажившую еще рану посыпал. Не встретятся они больше, два товарища-дружка. Гоша, вероятно, догадался. Помрачнел, опустил глазенки,
- А когда на работу? - перевел он разговор.
- С завтрашнего дня.
- Придется ночлег искать.
- К нам в общежитие приходи.
Гоша отправился к Соколову, а я к себе. У самого выхода меня взяла под руку Александра Михайловна.
- Ждала? - удивился я.
- Свежим воздухом дышала, -. попыталась отшутиться она.
В цехе пылало три жаровни. Около них толпились люди, слышались негромкие голоса. Несколько человек сбрасывали снег с чугунных помостов, на которые скоро встанут танки. Они - мертвые машины - должны ожить тут. И оживить этот заиндевелый корпус.
Медленно взбирались мы со ступеньки на ступеньку. Часто делали передышки. И все-таки, очутившись в общежитии, мешком свалился на постель.
А как же завтра?
* * *
Танки привезли на платформах прямо в цех. Десятка полтора искалеченных погорельцев. Башни - в пробоинах, стволы орудий перекошены, краску слизал огонь. В другое время их, не задумываясь, отправили бы в мартен. Спустился я со своего поднебесья, взглянул и ахнул... Проще новые машины собирать, чем с этими останками мыкаться.
- Тебе плохо, Федя? - спросила жена. - Может, обратно вернемся? Никто не неволит.
- Не во мне дело. Машины-то больно плохи.
На разгрузке командовал стропальщик Николай Иванович Блиох. Немолодой, скуластый, ворчливый. Сердито поторапливал своих подручных.
- Что вы возитесь, черти, - недовольно выговаривал он. - Да цепляйте же.
Несколько человек подводили стальной трос под основание танка. В прежнее время и двое без труда оправились бы с этим. А теперь трос не слушался, норовил ускользнуть в сторону. Наконец, его закрепили. Блиох поднял руку кверху. Заворчал мотор, как струна натянулся стальной канат.
Стропальщики отошли от машины. Она шевельнулась, поднялась над платформой. Потом поплыла по цеху. Крановщица, выглядывая из своей кабины, начала позванивать. Осторожно, мол, груз в воздухе. Дзин... Дзин... Дзин...
Приятно отзывался в ушах этот звук. Будто говорил: "Жив... Жив... Жив..." Неважно, что в цеху сугробы, маслянистая наледь покрывает станки. Цех начинает работу.
Стропальщик Блиох водворил танк на чугунную плиту. Машину окружили со всех сторон. Гоша Силаев приоткрыл тяжелый люк, залез внутрь башни - проверить, как там с мотором. Слесаря Семченко и Максимов осматривали ходовую часть.
В жутких передрягах побывала машина. Тяжело будет ее вернуть в строй. Ой, как тяжело! Да и кому с ней возиться? Из нашей многочисленной когда-то бригады вышло на работу человек пять. Начальник цеха, правда, не поскупился, дал подкрепление: станочника Медоева, инструментальщика Хорщака, жестянщика Рейделя, двух парнишек и трех девушек. С таким войском много ли наработаешь? И сам едва стоишь.
- Как, Федор Васильевич, - спросил начальник цеха, когда окончился осмотр. - Что-нибудь получится?
- Если дыры в бортах заварить, если мотор новый поставить...
Я долго мог перечислять эти самые "если". Но не стал. К чему? Не от хорошей жизни подобрали на поле боя, доставили в цех истрепанные вконец танки. Недостает на фронте машин, неоткуда взять новые. А коль так - отмахиваться от "погорельцев" не приходится.
- Будем делать, Антон Федорович, - сказал я начальнику. - Сегодня и начнем.
Стропальщики разгрузили несколько платформ. Цех стал походить на танковое кладбище. Машины заняли полпролета. Обглоданные огнем, неподвижные. Ничего! Мы вдохнем в них жизнь.
Собрались накоротке у нашего первенца. Кран был занят, а без него как без рук. Договорились о порядке работы, запаслись инструментом.
- А теперь в столовую, - сказал я, посмотрев на часы. - Подкрепляйтесь - и за дело.
Паек нам увеличили. Теперь в столовой сверх нормы давали тарелку дрожжевого супа. Не ахти какое, но все же подспорье.
Рабочие ушли. Когда мы остались вдвоем с женой, почему-то закружилась голова. Снова начала одолевать слабость.
- Пойдем-ка домой, - всполошилась Александра Михайловна. - Говорила же: какой из тебя работник.
- Побредем в столовую, Шурочка. К людям. Среди них лучше.
К вечеру начали разборку первого танка. Сняли башню, передали ее на заварку. Скоро голубоватые вспышки замигали в правом углу корпуса. Сварщица Тося Орешкина, прижимая предохранительный щиток к глазам, начала заделывать пробоины.
Мертвый цех, по которому носился ветер, все больше заполнялся людьми. С разных сторон города брели они на завод. Работать, бороться. Гулкий звон металла перекрывали посвисты вьюги, гул канонады.
В общежитие не тянуло. На людях действительно было лучше.
* * *
Ремонтировали мы одновременно несколько машин. Случится на одной заминка - переключаемся на соседнюю. Маневрируем. И все-таки работа двигалась медленно. Недоставало деталей, плохо держали инструмент ослабевшие руки.
Особенно сильно недомогал Федор Степанович Семченко. Чаще других наведывался он в конторку, где обычно топилась печка. Приходил, ложился прямо на пол, задрав кверху опухшие ноги.
- Давай в стационар, тезка, - говорил я ему.
Он досадливо отмахивался. Лежал иной раз по часу. Оправится и снова идет к машине.
Однажды произошло то, чего я боялся. Семченко окончательно сдал. Александра Федоровна принесла чаю. Федор Степанович пригубил жестяную кружку, жадно хлебал дымящийся кипяток.
Как дальше быть, я у Семченко не спрашивал. Уложили на носилки, отнесли в стационар.
Крепко выручал бригаду Гоша Силаев. В прошлом его, вероятно, держали бы на вторых ролях: много ли возьмешь с шестнадцатилетнего паренька? Теперь обстоятельства сложились иначе. Работал он в моторной группе. Маленький, ловкий паренек был просто находкой для бригады. Залезал через узкий люк в стальную коробку и в темноте, скорчившись в три погибели, действовал ключом или отверткой. Промороженный металл леденил, к нему лучше было не прикасаться. Выберется Гоша наружу из своего холодильника ни жив ни мертв.
- Да ты совсем окоченел, - скажешь ему.
- Замерз, Федор Васильевич, - признается Силаев. - Пальцы задеревенели.
- Отогревайся.
- Я мигом...
Экипажи машин, как и ремонтники, безвылазно находились в цехе. Танкисты были исполнительными ребятами. Устанавливали громоздкие и тяжелые детали, отворачивали неподатливые гайки, делились с нами своим пайком и махоркой. Они подарили Гоше танкистский шлем, и подросток не расставался с ним.
Когда Семченко отправили в стационар, Гоша начал меня успокаивать.
- Не расстраивайтесь, Федор Васильевич. - Обернемся как-нибудь. Я с товарищами поговорю. Нажмем.
- Спасибо, Гоша.
Силаев и впрямь после этого разговора работал за двоих. Не усидел в стационаре и Семченко. Появляется через несколько дней на участке. Слабый, но веселый.
- Давай работу, бригадир. Не могу я отлеживаться.
- Вылечился?
Федор Степанович махнул рукой.
- Какое там... Тут самое лучшее лекарство, - кивнул головой в сторону стальных громадин.
Семченко вернулся вовремя. Приступил он к работе, пришлось в стационар идти Потапову.
Наконец, началось опробование головной машины. Каждый ждал его с волнением. Как-то поведет себя танк, не разучились ли мы работать?
Заревел мотор, задрожало стальное тело машины. Вот она сдвинулась с места, поползла по цеху.
- Поздравляю, - протянул мне руку Соколов.
- И вас поздравляю.
Экипаж этой машины мог отправляться на фронт.
Ремонт остальных машин пошел быстрее. На завод вернулись из войсковых частей бригады Н. Москвина, М. Васильева и Н. Галахова. И сразу впряглись в работу. Никто больше не сомневался, что танки-"погорельцы" будут отремонтированы в срок.
Боевое задание Военного совета завод выполнил. Всем цехом провожали мы экипажи боевых машин. Девушки смастерили алые флажки, вручили их танкистам.
Танковый начальник, белобрысый майор, перед отъездом сказал:
- Признаюсь, не надеялся я, что все так удачно получится. Сомнение брало: люди еле ходят, а тут танки ремонтировать. Не осилят.
- Ошибся, значит, - сказал ему Семченко. - Ленинградский народ, не знаешь.
* * *
Подходил к концу апрель. Громадный корпус днем заливало солнце. Яркое, весеннее. Веселее стало на душе, лучше спорилась работа. Мы по прежнему ремонтировали танки. Подумывали и о том, как освоить производство новых машин.
Трудная зима осталась позади, но она нет-нет да и давала о себе знать.
Леня, мой младший сынишка, прибежал рано утром испуганный.
- Бабушка скончалась.
Погоревали мы, похоронили старуху. А как же с сыном быть?
- Что думаешь дальше делать? - спрашиваю.
- Как что? - удивился он. - К тебе в бригаду пойду. На Володькино место. Возьмут?
- Похлопочу, - улыбнулся я.
Закрыли мы квартиру на ключ, и снова в заводских списках появились три работника из нашей семьи. Отец, мать и сын.
| < Предыдущая страница | Оглавление | Следующая страница > |
